Ты приди ко мне не для того, чтобы победить меня. Ты приди ко мне не для того, чтобы, защищая меня, укрепить себя. Ты приди ко мне не для того, чтобы сохранить мою личность как дом для твоей самости, покоя и насыщения твоей значимости.
         Я прошу тебя смотреть глубже в мои глаза. Я прошу тебя перестать быть обязанным выглядеть. Я прошу тебя прекратить планы и опыт. Я прошу тебя забыть об образе себя, временном, смертном образе. Я прошу тебя посмотреть в мои глаза, где есть любовь к тебе, не как насыщающая образ тебя, а как состояние, окутывающее тебя до тех пор, пока ты не станешь самой любовью. Только став любовью, ты испытаешь спасение; только, став любовью, ты испытаешь насыщение.
         Не приходи ко мне побеждать меня, иначе ты погибнешь. Не приходи ко мне властвовать мною, иначе ты самозамкнешься, как пыльный вихрь в пустом воздухе. Ты будешь вопить от одиночества, великий, грозный и сильный, ты погибнешь от тоски.
         Казалось бы, ты приходишь предложить дары, предложить свою защиту, свою жалость, свой комфорт, может быть, даже свою верность и сердечность, но почему я вижу в тебе врага?
         Ты приходишь ко мне любить меня, но ты не приходишь стать любовью. Если я, даже из состраданья, поддамся тебе, я сгублю и тебя, и себя.
         Ты красив, ты силен, ты благороден, но почему, желая поклониться тебе, я испытывала такую боль, такой ужас, страх? Почему сильные добрые руки, которые казалось бы, оберегают, наслаждают, насыщают, всегда вызывали такой непреложный плач?
         Только теперь я понимаю, кто так вопил во мне, кто не допускал конечной отдачи, как бы сильно и прекрасно ни была оснащена встреча. Умирала Душа. А она не могла умирать - она кричала. Теперь внутренне я готова к одиночеству, к дискомфорту, к любому горю, но только бы не это! Только не поклон и не счастье в руках победившего тебя, не растворение в темном наслаждающем, сильном, мужском напряженном! Только не это! Если бы вы знали, как кричит душа в этом случае, если бы хоть один мужчина услышал этот крик ужаса перед ним, может быть, он усомнился бы в своей победности...
         Опять вспоминается Достоевский и его Настасья Филипповна, которая по-своему боролась с мужчинами, пришедшими ее "облагодетельствовать", то есть победить. Помните Ганечку? Он хотел жениться на Настасье Филипповне, чтобы взять от нее то, что ему надо, а потом ее уже "доехать". Настасья Филипповна называла его "нетерпеливым нищим". Конечно же, она имела ввиду не его бедность, а то нищенство духа, которое вынуждено внешне самоутверждаться, договариваться с миром, торговаться с миром только для того, чтобы быть чем-то. При этом оно ненавидит жизнь Сути, испытывает злобу к ней. По отношению к таким женщинам, как Настасья Филипповна, такие мужчины находятся в постоянном нетерпеливом нищенстве и жажде победить их. Они их называют "не женщины". Они их ненавидят. Они готовы их купить, обмануть, оклеветать, уничтожить. У них какое-то бешенство возникает: "Ты кого трогаешь? Ты перед кем на равных становишься? Мы готовы к тебе придти как защитники, если ты поклонишься. А ты что из себя мнишь? Неужели ты посягаешь на нашу силу, на нашу высоту?" Они чувствуют, что забирают их силу. Они чувствуют страшную опасность, поэтому-то хозяин земли и боится Богородицу. Он Ее не выносит. Она его ослепляет, унижает, и он негодует. Почему наши мужчины в группе, как только мы начинаем касаться их последней точки самоутверждения, дают противодействие? Почему они нередко инстинктивно не выносят Богородческого к ним касания? Их взгляд вдруг становится твердым: "Хочешь меня насытить знанием - пожалуйста, я тебе разрешу говорить, я разрешу тебе меня одарить. А ты еще хочешь, чтобы я разрушился под этим?! Тогда ради кого все это знание? И кто же тогда будет мною, если меня не будет?" Здесь возникает бунт, гордыня, этика, законы, костры, уничтожение, клевета, только чтобы Богородица исчезла. Встает конечная, земная, мужская логика, проверочная мужская доброта, поощрения вместе со смешком издевательства. Начинается борьба, борьба индивидуальности с душой, борьба этапа индивидуализации с этапом иерархическим, борьба Мары с Тарой, Дьявола с Богородицей. ься с миром, торговаться с миром только для того, чтобы быть чем-то. При этом оно ненавидит жизнь Сути, испытывает злобу к ней. По отношению к таким женщинам, как Настасья Филипповна, такие мужчины находятся в постоянном нетерпеливом нищенстве и жажде победить их. Они их называют "не женщины". Они их ненавидят. Они готовы их купить, обмануть, оклеветать, уничтожить. У них какое-то бешенство возникает: "Ты кого трогаешь? Ты перед кем на равных становишься? Мы готовы к тебе придти как защитники, если ты поклонишься. А ты что из себя мнишь? Неужели ты посягаешь на нашу силу, на нашу высоту?" Они чувствуют, что забирают их силу. Они чувствуют страшную опасность, поэтому-то хозяин земли и боится Богородицу. Он Ее не выносит. Она его ослепляет, унижает, и он негодует. Почему наши мужчины в группе, как только мы начинаем касаться их последней точки самоутверждения, дают противодействие? Почему они нередко инстинктивно не выносят Богородческого к ним касания? Их взгляд вдруг становится твердым: "Хочешь меня насытить знанием - пожалуйста, я тебе разрешу говорить, я разрешу тебе меня одарить. А ты еще хочешь, чтобы я разрушился под этим?! Тогда ради кого все это знание? И кто же тогда будет мною, если меня не будет?" Здесь возникает бунт, гордыня, этика, законы, костры, уничтожение, клевета, только чтобы Богородица исчезла. Встает конечная, земная, мужская логика, проверочная мужская доброта, поощрения вместе со смешком издевательства. Начинается борьба, борьба индивидуальности с душой, борьба этапа индивидуализации с этапом иерархическим, борьба Мары с Тарой, Дьявола с Богородицей.
         Царствие Божие наступит тогда, когда женщина, наконец, духовно окольцует мужчину, когда он не будет бегать по временным периферийным насыщениям образа себя в необходимости каждый день самоутверждаться, когда он обретет истинную свободу любви внутри себя, в центре себя.